Любовь была… любовь еще быть может? Современные лики любви

Небезызвестный бедняцкий сын, родившийся в скотной кормушке постоялого двора, Иисус из Назарета, на протяжении всей своей недолгой жизни, проповедовал любовь к Господу Небесному, ближнему своему и своему врагу – как единственно правильный образ прожить жизнь земную (ни на одно другое человеческое качество в Новом Завете не уповается столь сильно, как на любовь)…Небезызвестный бедняцкий сын, родившийся в скотной кормушке постоялого двора, Иисус из Назарета, на протяжении всей своей недолгой жизни, проповедовал любовь к Господу Небесному, ближнему своему и своему врагу – как единственно правильный образ прожить жизнь земную (ни на одно другое человеческое качество в Новом Завете не уповается столь сильно, как на любовь). Высоколобые литературные классики, от античности до современности, от Софокла до Достоевского, на острие мысли и чувства, в самых разных стилях и способах самовыражения также приходили к единому мнению: только любовью спасемся и уцелеем. Главный из «жуков», волосатик Джон Леннон, в перерывах между ЛСД-путешествиями и построением постельного мира во всем мире со старушкой Йоко – далекий от интеллектуального эстетства хиппи и совсем не литературный зануда, не будучи большим оригиналом, также гнусаво подытожил: «All we need is love», получив в ответ пулю (равноценный ответ). Любовь, любовь, любовь. Любовь к женщине. Любовь к Родине. Любовь к своим детям, родителям, к тем, кто рядом. Любовь к людям… Нас так долго учили любить себе подобных, так старательно принуждали к этому чувству, так давили на мораль и нравственность, что, кажется, это разнообразие форм проявления любви, ее еще вчера огромное количество и наше стремление к качеству, сегодня вдруг взяло и в нас всех разом закончилось. Оборвалось, как натянутая струна, что устала выдавать самую высокую ноту. Скукожилось до размера горчичного зерна и провалилось в потемки наших самых широких и загадочных душ, о которых порассуждать мы мастера. А наружу, на ее место, из наших недр скакнула некая черная жаба с выпученными от ненависти глазами, обвилась вокруг шеи своими бородавчатыми лапками, и так там и повисла.Понимаю, задаться автору столь скользкой темой – как ступить на банановую кожуру, распластанную на только что залитом катке. Как задаться целью вылечить рак последней стадии у других, будучи самому не в состоянии избавиться от элементарного насморка. И получить по высоконравственным мордасам зазубренным от зубов: «Себя полечи, дохтур душ!». Душа-то у нас, по-прежнему, щедрая и широкая. Но, похоже, только в строго отведенные для этого часы и в нужном месте. Впрочем, никакого морализаторства и воззваний к эфемерной совести-довеску. Будем считать, что автор графоманит, а читатель читает от третьего нейтрального лица. …Недавно, когда я был в командировке в малюсенькой провинциальной дыре, в дверь однокомнатной квартирки, что я снимал, позвонили. Открыв, на пороге я имел неудовольствие лицезреть соседа через стенку, чей дурной голос по вечерам выводил пьяные рулады, мешая мне сосредоточиться на Малахове или Зеленском:– Сосед, займи на бутылку, – без лишних прелюдий выдала мне в лоб всклоченная недоличность.– У меня нет, – я хотел захлопнуть дверь перед этим пьяным недолицом.– Слушай, а хочешь мою жену? – он пьяно захихикал в дырку от зуба. – Она еще ничё…– А дочку? – морда захихикала сильнее, угадав мое намерение захлопнуть дверь ему в морду… – дай, а?…А за год до этого перед автобусной остановкой, на декабрьском бетоне лежало человеческое тело прилично одетого молодого человека с розовыми, как у деревенской девушки, щеками. Рядом стояло человек тридцать, в мирном ожидании своего автобуса или троллейбуса, и никто не обратил внимания ни на него, ни на того, кто молодого человека пытался поднять с бетона и усадить на скамейку. Никто не помог. Все торопились домой.А еще раньше, ловя такси, чтобы успеть на банкет со своим боссом, последний, ничуть не стесняясь своего подчиненного, вытащил из остановившегося такси и избил в кровь бедного вида старуху, которая не поторопилась покинуть авто. По праву сильного. После чего со спокойной совестью отбыл на празднество, где поднимал тосты за любовь…В этих трех случаях нет ничего экстраординарного – всё банальщина, не вызывающая даже поднятой брови. И почище, и погрязнее случалось раньше с каждым из нас. Только вот что занозой давно засело в воспаленном мозгу – так это заурядность, обыденность и совершенная равнодушная нормальность всей этой пернатой дичи. И спешка, с которой все мы торопимся подобное забыть. Любви в нас давно нет. То есть она есть где-то на задворках наших душ, для самых-самых, в небольших дозах. Некоторые даже статьи пишут на заданную тему, называя их как-то вроде «Стоит ли дозировать любовь?», приходя к выводу, что да, на сердце нужно установить дозатор и выделять в день любви не больше трех капель, чтобы раньше срока не кончилась. А есть привычка твердить, что-де нет, нормальные мы. Неравнодушные и сердобольные. И тем, кто не согласен – в морду. А если и нет, то не мы такие – время такое. К нему и претензии предъявлять.Любить мы разучились. У нас сплошные претензии к миру и друг к другу. Вместо того чтобы поблагодарить ближнего за проявленную в чем-либо заботу, мы выискиваем в ней недостатки. Доходит до абсурдного: из чистого альтруизма человек оказывает нам услугу, а мы его за это еще и упрекаем. Или почище: злом на добро. Так у нас нынче принято.Наше телевидение нельзя смотреть без слез. Ощущение непреодолимое: все сошли с ума и своим сумасшествием еще и хвастаются, вывешивая свои грязные рейтузы перед всей страной. Родители судятся с детьми. Дети избавляются от родителей в домах престарелых или выкидывая их на помойку, за ненадобностью. Жены отбирают имущество и средства к существованию у бывших мужей. Бывшие мужья отбирают у бывших жен детей. Отцы насилуют несовершеннолетних сынов и дочерей. Сыновья и дочери издеваются над более слабыми одноклассниками. Слабые одноклассники, над которыми издеваются их товарищи, не в силах дать отпор своим мучителям, обливают котенка бензином и поджигают. Государство ненавидит своих граждан, а граждане ненавидят свое государство. И все это под общий гомон, что, дескать, все в порядке, все нормально и не надо преувеличивать… Черт его знает, может, действительно все путем, как утверждают многие? В обществе, где приличнее сделать гадость ближнему и рассказать о ней, без ложного стыда, нежели о той же гадости завить вслух и не быть пригвожденным к позорному столбу с выжженным на лбу общественным вердиктом «Святоша». Мы готовы понять и простить последнего алкаша, убивцу и растлителя, найдя для него слова оправдания, нежели того, кто лучше, чище и выше нас. Кто не торопится нырять в ту же отхожую яму, в которой мы все сидим. Потому что нутром чувствуем, что ближе к алкашу или убивце, нежели к тому, «исусику». Болезнь перестаешь замечать тогда, когда свыкаешься с ней. Становишься ее частью. Ей самой. Желание же говорить, а не молчать, кричать и возмущаться говорит о том, что глаз еще не замылен и совесть не уснула. Что с создавшимся положением дел не согласен и хочешь его изменить. Что жить так, как живем, гадливо и невозможно.Нет, конечно, любовь в нас еще не совсем не умерла. Она есть, где-то там, на окраинах нашего больного и такого большого сердца. Устав от проблем насущных, этих нескончаемых «купить» и «сделать», мы еще что-то чувствуем, наблюдая за отсутствием этой самой любви в наших ближних. Иногда мы ее достаем, повертим туда-сюда, чем-то явно недовольствуя, но показываем редко – то ли стыдясь, то ли еще что. И быстрехонько прячем обратно, чтобы никто не догадался о нашей человечности. Неловко как-то…